УШЕЛ ГЕЙДАР ДЖЕМАЛЬ
Утро пятого декабря началось для миллионов людей, привыкших начать день с просмотра новостей, страшным известием: Закончил земной путь великий мыслитель, поэт, ученый теолог, философ Гейдар Джемаль. Потрясение, шок, неожиданность, неприятие услышанного,—далеко не все эмоции, которые овладели с первых минут всеми, кто хоть один единственный раз увидел, услышал его. Как же так? Все мы умом понимаем: уходят, уйдут, уйдем все. Но есть величины, стоящие особняком. Даже если страшная хворь подкрадывается к ним, и они встречают ее стойко, всем своим поведением доказывая, что они достойны той высоты, которой наделены.
В интервью Владимиру Познеру на вопрос: что скажете Богу, когда предстанете перед ним?—Гейдар Джемаль ответил так: — Господи, я вернулся. Он вернулся в небеса, оставив здесь на земле грешной неизгладимый след своим умом, убеждением, размышлениями, смелостью, непримиримостью к невежеству и несправедливости. Отдавая дань его памяти, все мы стараемся подчеркивать его неординарность, значимость, однако без исключения все чувствуем недостаточность определений для создания хотя бы отдаленной картины, которая бы вобрала в себе все достоинства этого человека.
Наиболее точно сказал о нем, известный общественный деятель и настоящий друг семьи Гейдара Джемаля, Максим Шевченко: Он был интеллектуалом, который не боялся никого, кроме Бога. В эти дни в социальных сетях можно следить за удивительным единомыслием людей, придерживающих абсолютно противоположных позиций по разным вопросам жизни. Вместе с многочисленными почитателями его взглядов и размышлений, своими суждениями делятся те, кто не разделял их. Однако все они говорят о Гейдаре Джемале с уважением. «Я не во всем разделял его убеждения, но он был сильным аналитиком и хорошим полемистом»,—примерно так охарактеризовал его журналист Сергей Доренко.
Говорить о Гейдаре Джемале будут долго. Его ученики продолжат, конечно, рассказать о философских взглядах и суждениях своего учителя. Найдутся, к сожалению, и те, которые и после его смерти, сочтут возможным обходиться с ним как крыловский Моська со Слоном. Ибо это жизнь, и она не состоит только из черных и белых красок. Мы предлагаем вашему вниманию несколько мнений о человеке, который своим уходом «предстал перед нами» во всем величии. Публикации о нем будут продолжены.
Подготовил: Джафар Садиг
АВТОР Дмитрий Быков писатель, поэт, журналист
Гейдар Джахидович Джемаль вызывал у оппонентов, кажется, даже большую симпатию, чем у единомышленников, и это понятно. Единомышленники с ним часто расходились, поскольку он был слишком далек от любой догматики и не особенно предсказуем, да и соперничать с ним было трудно. А вот за что его любили оппоненты — это самое интересное. Дело в том, что в числе сторонников архаики и консерватизма преобладают неудачники — и это понятно: чем хуже человек живет, тем сильнее соблазн обвинить в своих неудачах некую внешнюю силу, тем сильнее в нем жадность к любому успеху, а на роль успешных и довольных всегда выбирают либералов, которые как победили в 1991-м, так якобы никуда и не ушли. Все это полная чушь, но попробуйте это объяснить неудачнику! Так вот, Джемаль не был завистлив вообще — он слишком высоко себя ценил для этого — и консерватором, даже фундаменталистом, был вовсе не потому, что Бог обделил его умом и талантом, зато наделил страхом перед настоящим и будущим. Чего не было, того не было. Джемаль был фундаменталистом по убеждению, исламистом по свободному выбору, мыслителем, а не запретителем и человеком очевидной, яркой, привлекательной одаренности. И спорить, и соглашаться с ним было одинаково увлекательно.
В современной России про «Ориентацию — Север» знают в основном из песни Лолиты Милявской: не знаю, с чего она вдруг стала популяризатором этого сложного текста (стилизованного, думаю, под «Логико-философский трактат»). Между тем читать эту книгу полезно — не только ради упражнений в философии, но и для понимания главных и тайных механизмов истории. Джемаль понимал ислам как революцию духа, которую попытались оседлать «торговцы и клерикалы». Да, ненавидел он и глобализм, и гуманизм, но это была ненависть философа, а не государственника-садиста. Он выбрал ислам, как Че Гевара выбрал марксизм: как разрушитель выбирает молот. Суть своей деятельности он определял как «восстание против позитивного духа» (понимая под «позитивным» не только положительное и утверждающее, но прежде всего материалистическое). С уходом Джемаля в мире — а в России с ее нынешним интеллектуальным оскудением эта утрата особенно заметна — станет меньше ума и масштаба, насмешливости и независимости. Его книги многим еще помогут обрести новое зрение. «Категорическое одиночество — это отождествление с уникальной внутренней проблемой, заведомо не имеющей реального решения», — сказано в «Ориентации», и в этом одиночестве он прожил чрезвычайно интересную жизнь. В либеральном стане эту жизнь, пожалуй, оценят выше, чем в «консервативном». Интеллектуальные бунтари сегодня где угодно, но только не в Кремле и не в Белом доме. И не в ИГИЛ* уж подавно. *Запрещено в России.
Александр Проханов. ПРОЩАЙ, ДЖЕМАЛЬ!
Умер Гейдар Джемаль. Умер гений. Умер вселенский философ, чья мысль отрывалась от земли и неслась ввысь, в лазурь, где он искал ответы на все земные вопросы. Это был мистик, который умел преодолеть бренное и инертное. Он обладал технологиями, которые соединяли его с таинственным и почти не постижимым уму.
Гейдар — революционер. Но не революционер баррикад, тайных операций, интриг. Он — революционер, который мыслил категориями вселенской революции, которая уже несётся в мире и сметает на своём пути костное, омертвелое, несправедливое, гнетущее, основанное на материальном, на превосходстве банкира над учёным, на превосходстве стяжателя над дервишем, на превосходстве рационального над поэтическим и невыразимым.
Гейдар Джемаль был одним из крупнейших российских интеллектуалов. Он имел огромный авторитет в исламских кругах, но его философия выходила за пределы исламской ойкумены. Он мыслил категориями мирового пространства. Гейдар полагал, что народные массы, которые пребывают в состоянии уныния, угнетённости, подавленности, будучи соединёнными и окрылёнными религиозным озарением, преодолев страх перед угнетателями, преодолев страх смерти, совершат революцию справедливости. Джемаль, несомненно, является драгоценным достижением российской религиозной мысли и его уход – это крупная потеря не только для нас, его друзей, но и для всей российской реальности.
Гейдар — проповедник. Он говорил с пророческими интонациями, в его проповедях я слышал рокот священных текстов. Для него проповеди возвышенных идеалов являлись Божественной миссией. Когда ему было плохо, когда его мучили боли, когда он не мог ходить, не опираясь на трость, он являлся в эфир и в атмосфере интеллектуального хаоса, противоречий, иногда просто отвратительной грызни, звучал его профетический голос. Голос, который проповедовал перед самой смертью, а быть может и на смертельном одре, высшую божественную истину, истину, для которой ключевым словом является справедливость.
Судьба была немилосердна к нему. Его били утраты, его преследовали, его не понимали. Судьба отнимала у него самых любимых и близких. Но Гейдар ушёл, оставив после себя на земле сына, который несёт в себе огонь отца. Он оставил после себя друзей, которые его обожали, которые сохранят о нём память. Он оставил после себя учеников, которые объединились в сообщество, которое вполне можно называть школой Гейдара Джемаля.
Александр Проханов
Завтра, 11.12.2016
Кшатрий. Владимир Рерих о Гейдаре Джемале
Гейдар Джемаль ворвался в мое сознание с экрана – где-то в начале 90-х открылась на главном российском канале передача “Ныне”. Телевидение было тогда раскаленным, насыщенным и пересыщенным, порой безвкусным, но всегда дерзким и никогда скучным. Оно все время бурно и страстно делилось, разрасталось во все стороны, размножалось почкованием.
Появились НТВ, ТВ-6, “Останкино” превратилось в ОРТ. Там вспыхивали сверхновые звезды, кипели недетские страсти, творились келейные злодейства и громыхали заказные убийства. Недостатка в ярких личностях не было, но даже на этом многошумящем и многоцветном фоне появление Гейдара Джемаля было просто ошеломительным.
В его шоу не наблюдалось никаких кунштюков, никаких затейливых выгородок и заставок, никакой монтажной цыганочки с выходом – в кадре была только “говорящая голова”, что по идиотскому уставу телевидения является едва ли не моветоном. Однако сказать, что монологи Гейдара завораживали, значит, ничего не сказать. Он обходился без ораторских приемчиков, не хлопотал лицом, не заискивал перед аудиторией, не старался ей понравиться, он просто мыслил вслух. Речь его была царственно метафорична, выдержанна в крепком растворе высочайшей образованности и культуры, но совершенно безыскусна и потому безукоризненна. Она содержала только необходимые конструкции, выполненные с исчерпывающей ясностью и прочно пригнанные друг к другу, как патроны в обойме. Мысль в его речевом потоке проявлялась полностью, в максимально возможной степени резкости и отчетливости. В современной России нет человека, который владел бы русским языком с такой выразительностью и точностью. Я убежденный безбожник, атеист или, если угодно, агностик, для меня увещевания пастырей всех мастей – медоточивое вранье, от которого я бегу как черт от ладана, но Гейдар мне виделся никак не проповедником или религиозным пропагандистом, но именно мыслителем, который сделал ислам своим главным рабочим инструментом. Он был подобен философам античности или библейским пророкам, которые олицетворяли собой логос, явленный непосредственно во время речевого высказывания. Он и походил на античного любомудра, может быть, на Сократа, но в отличие от него был чертовски привлекателен исключительно мужественной красотой слегка византийского толка. Массивный, наголо обритый череп, широко расставленные, проницательные глаза с едва заметным отблеском некоторой инфернальности и, разумеется, голос, этот неповторимый баритональный рокот, живущий на границе с басовыми низами.
Телевидение от него довольно скоро избавилось. И понятно почему. Пару лет назад его пригласил Познер, и было удивительно наблюдать, как этот уверенный в себе интеллектуал “96-й пробы”, назначивший сам себя Кингом, сделался рядом с Джемалем каким-то маленьким и суетным репортером, отчаянно пытающимся поймать невозмутимого собеседника на слове.
Когда представилась возможность познакомиться с ним лично, я, разумеется, не преминул ею воспользоваться. Было несколько попыток пригласить его на Евразийский медиафорум, но он просто не отвечал на письма оргкомитета. Отчаявшись, я написал ему личное послание – несколько вздорное, ребячливое, неряшливо исповедальное, и он вдруг доброжелательно ответил, обещая приехать. И приехал. “Я намеренно не отвечал на ваши приглашения, – пророкотал он миролюбиво. – Ибо отчего-то был уверен, что эту площадку оседлал Дугин…”.
Мне не с руки было разбираться в тонкостях московских взаимоотношений, я знал, что нужно успеть пригласить на форум как можно больше ярких, талантливых, интеллектуально состоятельных медиалидеров, харизматическое обаяние которых может хоть как-то подтопить ледок вечной мерзлоты провинциальной журналистики.
Дарига Назарбаева эти решения безоговорочно поддерживала и обогащала список имен своими предложениями. Впрочем, иные обитатели этой мерзлоты взяли за правило брезгливо шикать в адрес ЕМФ, брюзгливо повторяя один и тот же идиотский вопрос: а что он нам дает? И тогда отвечал, и сейчас повторю: вам – ничего.
Слава Богу, нашлись и другие люди, для которых возможность общения с Виталием Третьяковым, Ричардом Квестом, Сергеем Кара-Мурзой, Максимом Соколовым, Мариной Леско, с тем же Гейдаром Джемалем была принципиально важной. Когда-то Александр Лазаревич Жовтис дал нам, старшекурсникам филфака, отличный урок: он пригласил прочитать спецкурс по “Онегину” самого (!) Юрия Лотмана, и это невероятное событие не осело на дне моей памяти до сих пор. Среди людей, оказавших на меня непосредственное и сильное влияние, могу назвать еще имя Андрея Дмитриевича Сахарова.
И, разумеется, Гейдара Джемаля. И когда он в очередной раз приехал, я пригласил его на встречу со своими студентами, слушателями частной школы телевидения Берика Барысбекова, где я вел курс. Лекция его была блистательна и ошеломительна для молодых людей, которые, вероятно, впервые в своей жизни видели перед собой не просто человека, но потрясающее явление живой пульсирующей мысли. Только такие события могут в одночасье переформатировать сознание слушающего, указать ему, как велики и бездонны его образовательные прорехи, как примитивны и несостоятельны его представления о жизни.
Нет, я не могу назвать его ни своим наставником, ни учителем, ни тем более другом. Это было бы хвастливым враньем и амикошонством. Просто мы на протяжении девяти лет поддерживали вербальные отношения: иногда непосредственно, когда он был здесь, чаще на расстоянии. Гейдар Джахидович избегал телефонных бесед и услуг электронной почты, но с трогательным доверием относился к Skype. Мы иногда часами беседовали, отключив картинку, иногда переписывались – там же. Особенно часто это бывало, когда я жил в Берлине. Говорили о России, о мировой политике, часто о Путине, к нему он относился крайне сложно, о литературе, о философии, о жизни. О смерти. Да разве перескажешь…
Однажды обедали в алматинском ресторане. Он ел красиво, но не манерно, со здоровым мужским аппетитом. Отдавал предпочтение мясу, называл такую кухню чабанской. Спиртное же просто не замечал, смотрел сквозь него. Я решился спросить у него: “Гейдар Джахидович, стараюсь уловить логику ваших мировоззренческих построений, но не могу понять, зачем философу Бог?”. Он помолчал, потом хмыкнул и изрек: “Володя, а вы допускаете мысль, что когда-нибудь умрете?”. Я с легкостью в мыслях необыкновенной парировал: “Да. Помрешь – лопух вырастет…”. Он снова тяжело усмехнулся, откинулся на спинку дивана и спросил, действительно ли я считаю его философом. Я, разумеется, отвечал утвердительно. “Так вот, – продолжал он, – философия начинается с мысли о смерти. Но вне веры постичь ее невозможно…”.
Примерно в конце сентября он набрал меня в Skype. Был, как всегда, ровен, спокоен, но вдруг сообщил ужасное известие: болен, тяжело, рак. Назвал место локализации опухоли. Мне хватило ума не ахать, не причитать, не утешать. Сказал только, что рак этой разновидности поддается лечению. Гейдар выслушал молча и попросил об одном: никому о болезни не сообщать. Я обещал и слово свое сдержал.
Потом у меня началась череда каких-то идиотских приключений – ноутбук в одночасье сломался насмерть, пришлось купить другой, но информацию с жесткого диска полностью перенести не удалось. В частности, погибли все адреса Skype. И это приложение до сих пор у меня не работает. Не знаю почему. В понедельник пришла весть о его смерти. Оказывается, последние два месяца он прожил здесь. Вероятно, пытался сообщить мне об этом. Впрочем, это лишь догадки.
Сейчас не время и не место рассуждать о нем, об интеллектуальном наследии, которое он оставил. Да, Джемаль – противоречивая фигура. До сих пор спорят, кем он был: шиитом или суннитом, эзотерическим философом или мистиком, политиком или общественным деятелем. Ладно, разберутся. Мне кажется, он был самым настоящим кшатрием, то есть мыслителем, поэтом и воином. Идеальным народовластием считал содружество умных, честных, вооруженных мужчин, из среды которых должны рекрутироваться настоящие цари. Именно поэтому всю жизнь оставался в одиночестве и считался маргиналом.
Он умер здесь и похоронен в этой земле, что, безусловно, делает ей честь, но никак не избавляет, во всяком случае меня, от чувства горького сиротства, удавка которого все ощутимее.
Автор: Владимир Рерих
Yenises.ru